Коллеги вспоминают диктора телевидения Владимира Шелихина

Определенно, голос Владимира Шелихина — один из самых ярких артефактов советского прошлого страны. Он абсолютно материален — стоит только мысленно щелкнуть тумблером телевизора, который был у вас 30 или 50 лет назад, как память восстановит тембр, глубину, все неповторимые интонации того самого голоса, ставшего символом времени и отдельной эпохой в истории национального телевидения и радио. Это он, Владимир Шелихин, сообщал о самых важных событиях в стране и за рубежом, вел репортажи с парадов и демонстраций, брал эксклюзивные интервью и рассказывал о музыке, комментировал спортивные матчи и читал сводки погоды. Его эталонный голос был знаком качества и статусности многочисленных концертов и одновременно создавал настолько свободный и непринужденный фон, что исчезали любые границы. Не только между публикой и сценой, телевизор и радиоточка также превращались в весьма условный барьер — голос был вездесущ... Но не голос был главным талантом Владимира Шелихина.

Он умел искренне восхищаться людьми — а это дар куда более редкий. Пускай порой выглядел наивным, странным, однако иронии это не вызывало ни у кого. Напротив — все, кто оказывался рядом с Шелихиным, были ему благодарны. За его неподдельную очарованность всем и всеми, за способность мгновенно снимать напряжение, за умение вовремя сказать самые нужные слова... Даже сейчас, спустя 13 лет после ухода Владимира Алексеевича, коллеги вспоминают о нем с большой нежностью. И не только друзьям не хватает его мягкого голоса.

Но 18 сентября в «Музыкальной гостиной» Татьяны Старченко голос Шелихина зазвучит снова. Меломаны будут удивлены — немногим известно, что он прекрасно исполнял и старинные романсы. В этот вечер Шелихин споет еще раз — как уже сделал это однажды в программе Старченко «Музыканты шутят». Видеозапись концерта сохранилась... К слову, ни к каким памятным датам вечер памяти Владимира Шелихина в Белгосфилармонии не приурочен.

— Я очень скучаю, постоянно его вспоминаю, — говорит Татьяна Старченко. — Идея такого концерта возникла у меня давно... А когда все было готово, мне приснился сон. Как будто иду я по узкой улочке где–то в Италии и встречаю Владимира Алексеевича. Вздыхает: «Танечка, меня совсем забыли!» — «Что вы, — отвечаю, — я только о вас и думаю, и концерт скоро будет с вашей любимой музыкой». Он улыбнулся... Но ведь это правда: пришло новое поколение музыкантов, которые совершенно не знают Шелихина. И сама традиция вести концерт исчезает — в Европе везде бесплатно раздают программки, никто ничего не объявляет. Но когда Владимир Алексеевич выходил на сцену, это было отдельное событие. Яркий, талантливый, он мог рассказать что–то такое, о чем нигде невозможно было прочитать, но главное — по–настоящему любил музыку, хорошо знал то, о чем говорил и увлеченно слушал исполнителей. А после (часто по ночам) писал тонкие рецензии, чтобы сразу опубликовать в газете... Словом, та личность, которая добавляла концерту значимости. Своеобразный камертон на сцене — точное ухо, ясность суждений, он не был конъюнктурщиком и до конца жизни сохранил живую реакцию и любовь к музыкантам.

Действительно, таких, как Шелихин, больше не было — ни в Беларуси, нигде. Ну кто еще мог забраться в орган — не для публики, не под телекамерами, а частным образом, лишь для того, чтобы «послушать мощное дыхание» инструмента? Или, рискуя здоровьем, в возрасте далеко не юном крутить батманы, не найдя слов, чтобы выразить свое восхищение исполнителю иначе? Не ради пиара — в кадре и на сцене он выглядел безупречно, да и то, что сейчас именуют «пиаром», для советского диктора считалось недопустимым. Просто Шелихин был настроен иначе. Как редкий музыкальный инструмент...

В годы войны в одном из заброшенных домов среди обрывков довоенных журналов он наткнулся на обложку «Огонька» с фотографией балерины. В свои 12 лет мальчишка из оккупированного Гомеля видел уже все, но та балерина, которую он вырезал и наклеил на кусок картона, была для него сильнее страха бомбежек, голода и смерти... Годы спустя он увидел это же фото в другом журнале и наконец узнал имя своего кумира — Галина Уланова. А позже, когда Владимир Шелихин учился в Белорусской консерватории, Уланова приехала в Минск. Он пришел к ней в гостиницу за автографом. «Богиня» штопала пуанты и даже не подняла головы, «расписавшись» на фотографии. Будничность этой сцены так впечатлила Шелихина, что он решил... свести счеты с жизнью. И сунул под дверь номера Улановой предсмертную записку...

«Но я выжил и остался ей верен», — написал он позже в своей книге «Сердце помнит...» Той книге, которую сам назвал «автобиографией, «населенной» множеством знаменитых имен». Хотя о себе поведал не так уж много. Больше — о войне. И еще больше о людях, утвердивших его в мысли, что война — это недоразумение. А люди — прекрасны...

В своей книге Владимир Алексеевич сохранил множество историй. О Лине Мкртчян, поющей в квартире минской поклонницы–инвалида, не сумевшей добраться до концертного зала. О Святославе Рихтере, на бис исполняющем для белорусской публики концерт Гайдна дважды, целиком. О «минской Тальони» Нине Млодзинской, спасающей в своей однокомнатной квартире окрестных дворняг от живодеров. О березе, которая росла, упираясь ветвями в потолок квартиры Ларисы Александровской. О Шостаковиче, Козловском, Лемешеве, Ростроповиче, Орловой, Каллас, Кабалье и многих других, с кем дружил и встречался...

— Недавно мне попалась книга знаменитого пианиста Андрея Гаврилова о Рихтере, — рассказывает диктор белорусского телевидения Элеонора Давыдовская. — Мерзкая, обидная книга... И, возможно, я изменила бы свою точку зрения на личность Рихтера, если бы не Владимир Шелихин, рассказывавший о нем взахлеб. Он и сейчас — моя защитная стена...

— Мы всегда ждали, когда откроется дверь и войдет Шелихин, — добавляет ее коллега Татьяна Матюшенко, незабвенная тетя Таня из «Калыханки». — Потому что после этого начиналась нормальная жизнь. Одним своим присутствием Владимир Алексеевич создавал совершенно особенную атмосферу, любой стресс, напряжение исчезали моментально. Вот прямо сразу — стоило только ему появиться на пороге, всегда безупречно элегантному, в одной из своих роскошных шляп и с неизменной авоськой, от которой долго не мог отказаться, оправдываясь удобством...

— Могу забыть, что случилось со мной вчера, но тот вечер буду помнить всегда, — вспоминает Вера Ропот, диктор телевидения с 1975 по 2003 год. — В 10–м классе сестра повела меня в филармонию на концерт органной музыки. Вышел Шелихин — и я почувствовала, что его голос буквально вибрирует у меня внутри. Микрофонов тогда не было! А позже так вышло, что я стала его ученицей... Сомневаюсь, что в ближайшие 100 лет появится кто–то, подобный Владимиру Алексеевичу, уникальному профессионалу и человеку, который мог бросить все и помчаться в Москву, чтобы перехватить один только взгляд Монтсеррат Кабалье...

Хотя чаще я вспоминаю другое: пресловутую муху, залетевшую в студию во время «Панарамы». Теперь это анекдот, а тогда Шелихин получил выговор. За кадром стоял такой хохот, что ассистент режиссера никак не могла поменять заставку. «Карэспандэнты ТАСС паведамляюць: сёння самалёты iзраiльскай авiяцыi бамбiлi Лiван», — сообщил Владимир Алексеевич и выразительно отмахнулся... После этого за отсутствием мух в студии стали следить особенно пристально.

— Но определенное хулиганство ему было свойственно, — улыбается Элеонора Давыдовская. — Помню, включаю утром радио и слышу, как под шум ливня за окном диктор обещает на сегодня безоблачную погоду. Вечером Шелихин читает в эфире: «Сiноптыкi нам выдумляюць»... И позже с невозмутимым видом убеждает начальство, что в действительности произнес «паведамляюць»...

Однако главным в нем было не это. До Владимира Шелихина дикторы «вещали». Он же первым решил, что со зрителем нужно разговаривать, выдержав немало споров с начальством. На телевидении это стало настоящей революцией.

— В последний раз мы встретились буквально за день до его смерти, — вздыхает диктор Екатерина Егорова. — Владимир Алексеевич приехал записывать передачу на радио, где я тогда работала, — голос оставался прежним... Когда ему сделали онкологическую операцию, об этом не знал никто. И уже через день после выписки он пришел вести концерт в филармонии. Я примчалась на всякий случай — хотела подстраховать. Моя помощь не понадобилась...

— Думаю, если бы Шелихин жил сейчас, когда свободы гораздо больше, он мог бы сделать очень многое, — уверена Галина Рудакова, лицо «Панарамы» 80–х. — Мог собрать вокруг себя сообщество увлеченных людей, запустить какое–то творческое движение... В полной мере всех своих талантов он так и не реализовал.

zavadskaya@sb.by

Советская Белоруссия № 175 (24805). Суббота, 12 сентября 2015